Михаил Ефремов известный артист, ведущий всяческих церемоний. Но в последнее время Михаила Ефремова больше воспринимают как исполнителя политических фельетонов Дмитрия Быкова в проекте «Гражданин поэт». Только что издательство «Азбука» выпустило книгу этих текстов вместе с диском, на котором записаны все выпуски программы. О своем отношении к этой роли Михаил ЕФРЕМОВ рассказал Светлане ПОЛЯКОВОЙ.

— «Гражданин поэт» — это проявление вашей политической активности?

— Я не считаю себя политически активным человеком. Выражение «гражданская позиция» напоминает мне о «Камасутре»: чувствую, что со мной сейчас что-то сделают. Не хочу я стоять в какой-то позиции по отношению к обществу и тем более к власти. Зачем? Я человек. Они люди. Между людьми лучше говорить. Мне так удобнее. Органичнее. Департаменты, муниципалитеты, партии — это все только структуризация общества. Я анархоиндивидуалист. Даже анархисты бывают разные — коммунистические анархисты, капиталисты-анархисты. Анархоиндивидуалисты — это совсем другое. По Максу Штирнеру, когда личность — единственная и абсолютная реальность.

— Вначале «Гражданин поэт» выглядел трибуной, а теперь, когда ваш продюсер Андрей Васильев придумал сделать из него «ньюзикл», стал способом зарабатывания денег

— Поймите, вышло 40 выпусков. Каждую неделю, где бы я ни был, мне надо лететь в Москву. Это на самом деле выматывающая работенка. И прекрасно, когда какую-нибудь прикольную штуку удается коммерциализовать! Конечно, мы с Быковым очень благодарны нашему предпринимателю — Андрею Васильеву. Когда нас закрыли первый раз на «Дожде», он сразу вышел на рынок. Мы бы с Быковым сами никогда и ни за что этого не смогли. Он собрал нас и заставляет это делать.

— Вместо того чтобы оправдываться...

— Что вы! Мы рады. Мы сначала бесплатно работали, а теперь деньги получаем! Еще Олег Павлович Табаков говорил, что у нас счастливая профессия. Мы выпендриваемся, удовольствие получаем от этого да еще и деньги.

— Билеты стоят очень дорого. Разве учителя, врачи, инженеры могут платить такие деньги?

— Разные бывают учителя и врачи. Мы, конечно, понимаем, что мы это делаем для людей, которые больше приспособились к сегодняшним реалиям. Но масса у нас довольно инертная. Я, конечно, понимаю, что у нас в стране не принято радоваться успехам других. Единственное наше оправдание — у нас это вышло случайно.

— Угроз от властей предержащих не получали?

— Ни одной попытки! Нас просто игнорируют. Когда мы играли в Барвихе, там впервые в концертный зал на тысячу мест были проданы все билеты. И в первый раз, как нам сказали руководители этого комплекса, не пришли из кремлевской администрации, полиции, Думы. Потому что они чиновники, им нельзя находиться в одном помещении с теми, кто говорит со сцены такие вещи. Будто и нет нас Как говорит Андрей Васильев, они просто не вовремя очухались. Запрещать надо было после первого же выпуска. Но Вася же — хороший редактор, у него в «Коммерсанте» ежедневно в обороте 10–15 уголовных дел — подают на них в суд на те или иные статьи. Понятно же, что он оценивает стихотворения. Дима — горячий человек, наносил удары и ниже пояса. И мы эти места совместными усилиями убирали.

— А хорошо ли это?

— Думаю, хорошо, потому что эти удары попадали во что-то личное, а это всегда некрасиво, по-моему. Очень обидно было бы для власть имущих. Хотя я считаю, раз они власть имущие, то должны терпеть эти шутки. Шутка — ложь, да в ней намек, может быть, надо задуматься?

— А почему в вашей галерее нет женских персонажей?

— Есть один — Агния Барто, в детском цикле. Когда мы выпустили Лермонтова «Скажи-ка, дядя», мама моя позвонила Андрею и спросила: «Андрей, а Мишу не посадят?» Он ответил: «Не посадят. Он же не Лермонтов». И мама стала смотреть эти выпуски дальше. Через какое-то время она сказала: «Только не вздумай читать Ахматову и Цветаеву!» Я спросил: «Мама, почему?» — «Потому что они страдали!» Я говорю: «Так Пушкина вообще замочили! И Лермонтова». А она: «Это было давно». Так что мы пока держимся без женщин. Хотя Быков все время покушается именно на Ахматову. Я держу его. Я так же долго удерживал его от Никиты Сергеевича Михалкова и не хотел читать. Прочел, потому что я понял, что там не про кино.

— Вы послушный сын? Если бы маме не понравилось, вы бы не стали продолжать?

— Если бы ей не понравилось, если бы она сказала мне, что я совсем уже обалдел, наверное, я бы как-нибудь сумел объяснить коллегам, почему не буду продолжать. Я не послушный сын. Но я знаю, что мама, Алла Борисовна Покровская, — лучший в мире театральный педагог, и верю ее вкусу, образованию, чувству. При этом мы с ней постоянно спорим.

— Что это за история была весной, с приглашением вас на встречу с Путиным? Почему вы не поехали?

— Потому что непонятно зачем. Нас позвали в Пензу, где встречались театральные работники. Государственные люди. Путин ведь премьер-министр России. Я частный человек! Я работаю в Фонде Высоцкого, помогаю Никите — там лежит моя трудовая книжка — это не государственная структура. Когда мне позвонили, я от неожиданности спросил: «А какова повестка дня?» На самом деле просто мы не смогли. У жены были концерты, она уехала, я оставался с детьми. Дима был в Челябинске где-то, а Вася — в Лондоне. По словам Андрея Васильева, пресс-атташе премьера сказал, что у нас красивый проект. А когда мы не поехали, он сказал, что жаль, потому что Быков пишет стихи все лучше и лучше, а я все лучше и лучше читаю

— Грамотно ведет себя правительство по отношению к вам...

— Я думаю, это естественное поведение. Когда предвыборная кампания и все про себя поют: мы такие хорошие, мы вам дадим это, мы вам построим то — хоть один-то должен капельку дегтя... Из-за угла!

— Как вы считаете, этот проект сейчас на взлете?

— Мы к нему иначе относимся. Мы знаем, когда его закончим. Вот выберут президента РФ, и мы сделаем финальный выпуск. Год уже работаем! Тяжеловато. Может, придумаем другой формат, через год надо как-то меняться — будет больше 50 поэтов.

— Что вы сейчас репетируете с Гариком Сукачевым в театре «Современник»?

— 15 лет назад мы сделали спектакль в МХТ по замечательной пьесе Вани Охлобыстина «Злодейка, или Крик дельфина». Гарика тогда назвали оператором-постановщиком, но он был сорежиссер. А теперь он репетирует спектакль «Анархия» по пьесе Майка Пэкера. Я играю фронтмена анархо-панк-группы «Дисфанкшональц» через 20 с лишним лет после распада — пригодился мой анархоиндивидуализм. Таких компаний, как эта, были тысячи, когда выстрелил «Секс пистолс». Но мода-то быстро прошла. И остались только легенды, как «Секс пистолс».

— Сукачев как-то правил пьесу?

— Практически нет. Там все ясно. Перевод Оксаны Алешиной все, кто прочел, кроме Гарика, восприняли почти как подстрочник. А Гарик сначала молчал, а потом сказал: «Панки так разговаривают». Он ведь ближе к этому миру. Хотя в нашей стране это микросубкультура, поскольку вся наша жизнь — панк. Только рафинированные англичане могут выделить панк как отдельный от жизни феномен. А у нас срань господня — она и есть срань господня. Хотя вот панк Александр Чача Иванов — интеллигентнейший человек — песню написал к нашему спектаклю.

— Вы, Гарик Сукачев и еще пара десятков ваших друзей, несмотря на заслуги и регалии, остаетесь неувядающими пацанами. То есть мужЧИНА, в смысле обретения чина, как-то у вас не получается.

— Я думал об этом. Не знаю, как с другими, а я, наверное, вот почему такой. Андрей Попов, мой педагог, на первом курсе сказал, что каждый настоящий артист должен сохранить в себе детизм. Не идиотизм, а детизм. Потому что нужно каждодневное детское открытие жизни — то, что происходит здесь и сейчас.

Источник: Московские новости