Вышел четвертый том проекта Леонида Парфенова "Намедни. Наша эра". На редкость удачная опись России девяностых при чтении вгоняет в тоску, при прочтении — в радость.
На прошедшей книжной ярмарке Леонид Парфенов представил четвертый том книжной версии своего "Намедни. Наша эра" — на сей раз о годах 1991—2000, сообщает Газета.Ru. Очередной привет "тем, кто выжил в 90-е", ага. Упоминание слогана балабановских "Жмурок" в данном случае вполне уместно, ибо сам автор в предисловии вторит ему едва не дословно: "Всякому, кто тогда что-нибудь сделал, сделанное уберег и сам уцелел, впору медаль давать: "Пережившему 90-е".
Предисловие это, кстати, начинается фразой "Теперь уже дурной тон называть 90-е только "лихими", и это тоже правда. Мы все живем в самой несогласной стране мира, и консенсуса, как выражался один из героев книги, в обществе по-прежнему не наблюдается ни по одному вопросу. Вот и оппозиционные устоявшейся оценке крики "Хватить чернить 90-е!" в стране все громче и обильнее. Меж тем обеим сторонам, оппонирующим в споре, к книге обратиться, несомненно, будет не во вред.
Во-первых, сразу станет понятно, откуда взялось пресловутое "очеренение".
Особенно хорошо доходит по контрасту: пролистать предварительно, к примеру, тома про 60-е и 70-е, где на пару десятков очерков с трудом один какой-нибудь Новочеркасск наберешь, а потом открыть новинку. И уткнуться взглядом в оглавление первого из обозреваемых годов: "Зажим гласности в эфире. Чай в пакетиках. Премьер Павлов, обмен 50- и 100-рублевых купюр. Попытки переворотов в Литве и Латвии. Товарный кризис, гуманитарная помощь. Русский шансон. "Буря в пустыне". Референдум о судьбе СССР. Социализма нет, Хонеккер в СССР. Двоевластие в России. Виктюк, "М. Баттерфляй"…
В общем, на 43 очерка позитива — чай, Виктюк, пуховики, Барби, вкладыши от жвачек да дипотношения с Израилем. Обозреваемая планета для веселья действительно мало оборудована.
Да что там 60-е с их туманами и физиками! Даже в сопоставлении с предыдущими 80-ми накат чего-то черного и мрачного так силен, что и автор несколько смущенно признается: "80-е считались "минутами роковыми" и "эпохой перемен", пока не кончились. Потом вспоминались их наивная романтика и мягкая эволюционность. А пролистываешь уже сверстанный том про 90-е — жутковато. И от жути, и вообще от "густоты".
Действительно, при чтении этого тома мурашки по спине ползут с хорошего рака размером. Так и хочется крикнуть куда-то вверх: что же мы такого совершили-то, какие адские врата сломали по незнанию, что из них вся эта инфернальная жуть хлынула? Ну реально же было не вздохнуть. Как в асфальт сапогами вбивали — не путч, так дефолт; не Чечня, так Югославия; деньги если не меняют, то задерживают; стреляют если не по Белому дому, то по Листьеву; тонет если не "Эстония", то "Курск". Какой-то поток нескончаемый. По стране кровища рекой, Ельцин еле ходит, потный Зюганов танцует, Жириновский блажит, Березовский израильский паспорт сдает, прокурор голый с девками скачет… То Лисовского с коробкой вяжут, то Бородина с реконструкцией, то Чубайса с гонорарами.
Два ощущения — безнадега и стыдоба. Тотальная безнадега и непрерываемая стыдоба.
И ведь не скажешь, что автор нагнетает (еще одно словечко из тех весен и зим) — нет, напротив. Парфенов, как всякий умный человек, прекрасно понимает, что война войной, а жизнь по распорядку, и на свинцовых мерзостях отнюдь не циклится. Четвертый том в этом смысле вообще выгодно отличается от третьего, где автора как-то явственно занесло в агитацию в ущерб репрезентативности. Хвала Аллаху — отрефлексировал, исправил, и перед нами вновь энциклопедия русской жизни, а не хроника политической борьбы. Со всеми ингредиентами того, "без чего нас невозможно представить": клипы-ваучеры-батончики-прокладки-"макарены"-памперсы-тамагочи-стринги-домофоны-шаурмы и прочие маленькие заботы и радости маленького человека.
Дольчиков нет, да и пес с ними, с дольчиками.
Все было, и плохое, и хорошее, кто спорит. Сам же, собака, до ночи тогда монстров в "Думе" стрелял и счастлив был, как щенок на травке, сам под "Посмотри в глаза", усугубив Ветлицкую "Распутиным", козлом скакал. Что же тебе сейчас так неможется, откуда эта тоска липкая непреходящая?
А потом вдруг обухом по голове: прав, ой, прав был Леонид Геннадьевич, когда в недавнем интервью объяснял различия между телевизионной и книжной версией "Намедни": "Фотография — это все-таки остановленное мгновение, которое, кстати сказать, очень часто впечатляет больше, чем движущаяся видеокартинка, на которой трудно сфокусироваться, — я в этом уже давно убедился. Динамика часто мешает, снижает степень выразительности".
Все верно, остановить мгновение не зря рвались все классики.
Не скажу за телевизионную, а в книжной версии у Парфенова получился действительно уникальный инструмент с назначением "Вспомнить все". Просто возьмите эту книгу и пролистайте ее хотя бы до середины. Заметили, нет? На фотографиях тех лет практически никто не улыбается. Только вожди на протокольных встречах да Бари Алибасов, который вообще Гуинплен по жизни. А в глаза аборигенов 90-х на крупных планах вообще лучше не смотреть.
У старых русских глаза собачьи, потерявшихся щенков; у новых — рыбьи, пустые, вымороженные.
Хотя нет, соврамши, еще улыбаются обитатели провинциального детсада, где происходит раздача гуманитарной помощи. Сидят, карапузы, обнявши пластиковые пакеты двумя руками, в своих советских еще платьишках из байки — сейчас и не найдешь таких — и застенчиво улыбаются в камеру дяде-фотографу. Вот только в ответ хочется не улыбнуться, а разреветься.
Впрочем, им-то что? Детство плохим не бывает, сейчас уже институт небось закончили, наверное, в ЖЖ полемику ведут только так.
Знаете что, это все-таки очень хорошо, что мы сегодня спорим о 90-х. Нам повезло — мы их пережили. Во всех смыслах этого слова.
Все, отпустило. Пережили уже.
Подпись: Вадим Нестеров
Источник: Лениздат