На этой неделе исполняется пять лет с момента обысков в офисе фонда «Образованные медиа» (бывший «Интерньюс»), который был крупнейшей школой тележурналистики в России. В апреле 2007 года сотрудники департамента экономической безопасности МВД изъяли из офиса документы и серверы.

Директор фонда Манана Асламазян тогда предположила, что следственные действия связаны с уголовным делом, возбужденным против нее. В январе 2007 года она была задержана по возвращении из Парижа в аэропорту «Шереметьево» за провоз валюты сверх разрешенной нормы без декларации.

Правление фонда «Образованные медиа» было вынуждено было закрыть тренинговый центр, а Манане Асламазян пришлось уехать из России. Ей заочно предъявили обвинение и объявили в международный розыск. Позже уголовное дело было прекращено, Асламазян полностью оправдана, однако центр по обучению журналистов фактически прекратил свое существование.

О том, чего добивалась власть действиями в отношении «Интерньюса», о настоящем и будущем российского телевидения с Мананой Асламазян беседовала Оксана Вождаева.

---

Би-би-си: Манана, расскажите, чем вы сейчас занимаетесь?

М. А.: Я по-прежнему пытаюсь развивать медиа —  то, что я делала последние 20 лет своей жизни — но делаю это сейчас в Армении, на своей родине. Единственное отличие — сейчас мы занимаемся не традиционным телевидением, а новыми медиа. СМИ в мире стремительно меняются, сейчас так много способов донести до аудитории свою информацию. Я занимаюсь проектами, которые исполняет в Армении Internews Network, американская организация, в партнерстве с местными организациями — такими как «Ереванский пресс-клуб», фонд «Евразия», «Интерньюс Армения» и многими другими. Я приехала в Армению полтора года назад из Европы, где почти три с половиной года была директором Internews Europe, Это была очень интересная, но тяжелая работа. Мне казалось, что мне не хватало знаний международной ситуации, поэтому когда возник проект в Армении, я решила, что мне интересней на родине, где я не жила больше 40 лет. Я по-прежнему остаюсь в правлении Internews Europe, часто туда езжу.

Би-би-си: После тех событий пятилетней давности вы бывали в России?

М. А.: Да, конечно, и не один раз. Я не приезжала в страну около двух лет, потому что мы пытались в судах доказать мою невиновность. Я хотела добиться положительного решения суда, чтобы иметь гарантию того, что никаких неприятностей не будет.

И когда через год после той пресловутой выемки документов, которой исполняется пять лет, Конституционный суд [России] меня полностью оправдал, когда мне вернули деньги, я стала приезжать. У меня тут семья, я российская гражданка, кроме российского паспорта никакого другого не имею и не собираюсь иметь. В Россию я приезжала неоднократно и собираюсь приезжать еще. У меня там любимый внук, сын, я каждые два месяца пытаюсь хотя бы на несколько дней вырваться на выходные.

Би-би-си: Почему вы в то время решили уехать, а не добиваться признания невиновности в России?

М. А.: Я уезжала буквально на несколько дней, фактически без вещей, потому что адвокатам все время давали понять, что меня могут арестовать. Мне казалось, что этот абсурд вот-вто закончиться. Но время шло... Даже уехав, я продолжала участвовать в обсуждении того, что будет дальше с «Интерньюсом» — решение о закрытии ведь приняли не следственные органы, а мы сами, то есть правление фонда. Мы это очень долго и подробно обсуждали.

Продолжать деятельность было невозможно, потому что все серверы и вообще все средства связи с теми, для кого мы работали, у нас были изъяты. Мы понимали одно: даже если мы докажем свою правоту — а мы были уверены, что докажем — доказав, мы ставим телекомпании и журналистов, которые у нас учились, в неприятную ситуацию выбора: страшно или не страшно поехать в «Интерньюс», страшно или не страшно участвовать в наших программах? Зачем же ставить людей в такое неприятное положение.

Правление приняло это трудное решение и мы закрылись в полном соответствии с законом. Передали имущество разным российским общественным организациям, уволили всех сотрудников. У нас, кстати, остались переплаченные в бюджет налоги, которые обратно мы не получили, конечно — некому было уже получать.

В общем, это было наше решение. Может быть, ошибочное. Я часто задаю себе это вопрос и не нахожу правльного ответа. Но тогда надо было решать, люди ходили на работу и не понимали что нужно делать. Им надо было получать зарплату, кормить семьи, а наша деятельность была приостановлена. На всех это действовало угнетающе.

Би-би-си: Как вы сейчас оцениваете то, что случилось с «Интерньюс»?

М. А.: Мне кажется, это было таким показательным примером — мы были крупными, известными, существовали много лет — в этом году нам бы исполнилось 20 лет. Это был показательный пример для других, чтобы неповадно было.

Иностранное финансирование раздражает власть, мы же все эти годы финансировались из самых разных источников — американских, европейских, российских... Причем и частных, и государственных. В том числе и российских государственных. Тем не менее в глазах многих мы воспринимались как организация, финансируемая из Штатов, потому что первые гранты были американскими.

И то, что через несколько лет после того, как мы получили эти гранты, мы научились находить разные средства, сами зарабатывали, оказывая услуги, производя телепрограммы — это уже никого не волновало.

Сейчас многие критикуют общественные организации за то, что они получают гранты. Но мне кажется, дело не в грантах. Дело в том, что в обществе укореняется представление о том, что эти гранты служат инструментом пропаганды чуждых для России идей. И любая попытка критики воспринимается как отсутствие патриотизма.

Би-би-си: Дело только в финансировании?

М. А.: Ну, может, еще и в том, что то, чему мы учили — ответственная, свободная, неангажированная журналистика становилась все менее востребованной в стране. И еще в том, что мы стали каким-то центром для журналистов из провинции.

Мы же действительно строили дом, и несколько десятков тысяч человек в этом доме побывали. Это был такой центр притяжения для регионалов. У нас был лозунг: «Интерньюс» — это дом для каждого, кто работает в региональных СМИ«.

Даже если вы приезжали в Москву не на учебу, вы могли оставить у нас чемодан, выпить кофе, даже переночевать на диване. У нас действительно были одеяла, подушки для тех, кто не смог найти гостиницу или у кого не хватило денег. Люди жили на наших диванах. Это был такой открытый дом, 24 часа в сутки, 365 дней в году. И мы были действительно рады всем.

Би-би-си: Как по-вашему, власти добились, чего хотели?

М. А.: Думаю, в какой-то степени — не в связи с закрытием «Интерньюс» — ситуация изменилась. Этому есть много причин, прежде всего, изменение политической ситуации в стране. Когда строилась «вертикаль», появились наши и не наши. Этому, безусловно, способствовало изменение рынка, и то, что на региональных рынках трудно поддерживать финансовую независимость — а это, в свою очередь, дает изданиям политическую, редакционную независимость. Все меньше и меньше региональных станций, которые существуют независимо, самостоятельно, свободно.

Сказалось и развитие больших сетей, которые скупали региональные станции. Многие региональные медиа-менеджеры, которые начинали в 90-х, надеясь изменить мир, исправить недостатки и создать свое сильное средство массовой информации, с годами, разбогатев, поняли, что проще продать свое СМИ какой-нибудь сети — меньше головной боли, меньше политических скандалов с губернатором, мэром и другими товарищами.

Количество менеджеров, ушедших в другие бизнесы, очень велико, и мне от этого очень грустно, потому что фантастические ведь ребята начинали в начале 90-х телевидение в России! Без копейки денег, на двух магнитофонах, в каких-то подвалах, пиратствуя... Но они строили-строили и многие построили довольно мощные компании, которые уже можно было дорого продать. И уже этот юношеский задор — мы можем перевернуть мир! — куда-то исчез.

К счастью, сейчас пришли другие ребята, которым уже не нужны магнитофоны, подвалы, большое количество сотрудников для того, чтобы сказать обществу то, что им хочется сказать. Поэтому все, что происходит с новыми медиа, когда можно за копейку снять себя на телефон и вдруг оказаться популярным через два дня по всей стране — это сильно меняет структуру получения информации. Время изменилось, да, ушли одни, но пришли другие. Главное, чтобы этим другим было что сказать — вот это мне кажется сейчас главная проблема общества.

Как вы следите за событиями в России — что читаете, смотрите, слушаете?

Я все свободное время, безусловно, отдаю просмотру и прочтению российской информации — даже находясь в Армении, я головой и сердцем, интересами все равно в России. Все российские каналы смотрю через интернет, у меня на компьютере создается собственный канал с собственным расписанием, куда я включаю, что хочу.

Конечно, я с теми, кто на Болотной и Сахарова, потому что поддерживаю желание среднего российского класса жить в другом обществе, где нам не врут, и где нашим мнением не пытаются манипулировать. С этой точки зрения, конечно, у меня главный источник информации — телеканал «Дождь», конечно, «Эхо Москвы», Gazeta.ru, «Новая газета», Slon. ru. Но кроме этого, должна сказать, довольно много смотрю развлекательные передачи Первого канала — как бы меня за это ни ругали — мне кажется, там появилась новая природа юмора.

Читаю «Коммерсант», другие газеты, журналы. И Фейсбук, конечно, который не даст возможности что-то пропустить — у кого-то из моих полутора тысяч друзей обязательно будет выложен интересный материал.

Би-би-си: Вы заметили какие-то изменения на российских федеральных каналах за эти пять лет?

М. А.: За последний год ситуация поляризовалась. Я пропустила три года, когда жила во Франции, и, переехав в Ереван, обнаружила, что количество криминальных сериалов и программ, где стреляют, вешают, крадут, пытают, фантастически увеличилось. Просто удивительно, как много таких сериалов, судебных программ, связанных с разнообразными детективами! Такое ощущение, что в стране всех берут в заложники, у всех крадут деньги, и тому подобное. Гораздо больше стало этого «душат-режут-давят-травят».

Что касается информационного вещания, оно стало более современным, более оперативным, больше инфографики, студии роскошные... Но суть и содержание не изменились. Правда события Болотной-Сахарова внесли оживление в привычный набор сюжетов. И кстати, стало понятно, что когда весь интернет гудит по тому или иному поводу, — замалчивать, не показывать событие уже просто неприлично.

Очень интересную и грустную картину представляет поведение больших каналов в связи с выборами.

Би-би-си: Эти оппозиционные митинги обострили разговоры о контроле над главными российскими каналами. Как вам кажется, есть цензура или нет? Или — есть и такое мнение — это самоцензура журналистов, а на самом деле никто им не мешает работать свободно и профессионально?

М. А.: Мне кажется, вторая точка зрения про самоцензуру гораздо ближе к действительности. Это даже не самоцензура. Я бы назвала это правилами игры, которые диктуются владельцами и которые хорошо понимают менеджеры. И в этом смысле структура владения СМИ тоже имеет очень большое значение.

Ты идешь работать на тот или иной канал и уже знаешь, как себя вести. Даже не надо каждое слово контролировать. И отдельные «городские сумасшедшие», которые пытаются идти против течения, какое-то время еще могут сопротивляться, но, как правило, уходят с канала. Эти неписаные правила воспринимаются как норма и самой аудиторией, обществом — вот это мне не нравится гораздо больше.

Я еще могу понять журналиста, если у него дети, их надо кормить, и, может, он и думает по-другому, но продолжает делать то, что ему сказано. А почему общество так спокойно реагирует на это — к этому я отношусь с большим пессимизмом.

Би-би-си: В России собираются создать общественное ТВ — накануне президент подписал указ о начале общественного вещания с января 2013 года. Что вы об этом думаете?

М. А.: Конечно, я за этой ситуацией слежу. То, что произошло на днях, когда был подписан указ, который не соответствует всем трем общепризнанным атрибутам общественного телевидения — программная политика, независимость руководства от государтсвенных органов, система финансирования — очень огорчило.

Во-первых, огорчило, что это — указ, а не закон. Любой указ можно сегодня принять, а завтра отменить. Я, честно говоря, ждала закона, где были бы прописаны четкие условия существования общественного телевидения. Это было бы гораздо более перспективным, внушало бы больше доверия.

Во-вторых, конечно, сейчас, при наличии такого количества каналов и развитии новых медиа, многие вообще ставят под сомнение необходимость наличия общественного телевидения. Если бы я, что называется, была министром, я бы попыталась изменить государственное телевидение, ВГТРК, и превратить его в общественное. Но, к сожалению, я понимаю, что это невозможно.

Даже если сейчас назначить руководителями очень хороших людей, даже если бюджет будет больше, чем сейчас, даже если это будет новый канал... Я понимаю, что в том состоянии в котором находится сегодня российское общество, все равно все будут недовольны, все будут ждать чего-то другого от общественного ТВ, каждый будет хотеть чего-то такого, чего ему недостает на существующем коммерческом телевидении.

В общем, я не завидую тем людям, которые начнут вещать в январе 2013 года. Как за 8 месяцев можно найти людей, придумать такие программы, которые действительно были бы восприняты обществом? Это все очень трудная задача, я сильно сомневаюсь, что 1 января 13 года мы что-то увидим.

Би-би-си: Если бы «Интерньюс» в России открылся сегодня, чему бы вы учили молодых журналистов?

М. А.: Интересный вопрос. У нас же учителями всегда были те люди, которые работали в российском эфире, в российской журналистике, поэтому мне интересно, чему бы учил сегодня Владимир Владимирович Познер, который был одним из самых наших популярных преподавателей — сколько «Школ Познера» мы организовали! Интересно, чему бы учили Леонид Парфенов или Светлана Сорокина.

Прежде всего, конечно, двум вещам — и тогда, и сейчас — умению свободно мыслить и ощущать ответственность перед аудиторией за свое слово. Вот это основное.

Другое дело, что тогда мы учили, как ставить свет и камеры, чтобы снять интервью. Сейчас давали бы другие инструменты — телефоны, айпады — и учили бы работать с этим. Но суть — она ведь не изменилась — ты должен свободно мыслить, следить за тем, что происходит в стране, понимать происходящее и при этом ощущать свою ответственность, когда ты пытаешься что-то рассказать. Быть свободным и ответственным — для меня в журналистике это вещи неразделимые, вот этому и учили бы.

Би-би-си: Не думаете вернуться в Россию?

М. А.: Я, конечно, вернусь в Россию, я буду жить в России, просто пару лет еще связана контрактом, но вернусь. Не хочу сказать, что вернусь и буду сидеть книжки читать. Что-то, конечно, буду делать, но уже не так активно, как сейчас. И, конечно, не буду пытаться воссоздавать Интерньюс.

Мое поколение людей, которым за 50—60, мы потихонечку уходим, много новых, молодых. Я как-то спросила моего любимого Алексея Кирилловича Симонова: «Кирилыч, с теми, кто на Болотной и Сахарова, вы с ними?» Он сказал: «Конечно, я везде ходил, но мы им не нужны! Они уже молодые, у них есть свои требования, идеалы, мы их поддерживаем, но мы им не так важны — они для нас важнее, чем мы для них». Поэтому, как говорится, дорогу молодым!

Источник: ВВС