Намедни в южной столице побывал известный российский журналист, писатель, историк-документалист Леонид Парфенов. В Казахстан он приехал со своим новым детищем — трехтомником «Намедни. Наша эра».

Каждая книга посвящена целому историческому этапу СССР: оттепельным 60-м, застойным 70-м и перестроечным 80-м годам. О лихих 90-х расскажет четвертый том, который выйдет в этом году. А пятая книга будет посвящена первому десятилетию XXI века.

— Леонид, а не хотите вспомнить времена до 1961 года?

— Вы знаете, мне раньше казалось, что это не нужно. Но сейчас мне все чаще об этом говорят — из-за понимания того, что это была эрозия социализма. Теперь я вижу, что в этом есть какой-то резон. Правда, пока нет никаких четких планов. Еще раз повторяю, это будет нелогично выглядеть: ну вот, дошел до этого времени и потом стал отматывать назад. Для проекта это странно — идти по убывающей. Да и интерес к 50-м годам прошлого века меньше, чем к 2000-м. Так что не знаю: Но понимаю, что есть резон рассмотреть с сегодняшним прищуром 50-е годы.

— Недавно по Первому каналу показывали фильм, посвященный Владу Листьеву. Так вот Константин Эрнст сказал, что знает, кто убил Листьева. А вы знаете?

— Нет, я не знаю. И с Костей не говорил после этого.

— Если вам предложат возглавить телеканал, согласитесь?

— Нет, мне административная работа неинтересна. Мне интересно то, что я делаю сам, своими руками. Тут ты карьеры не сделаешь. Если ты что-то умеешь делать, это не значит, что тебя назначат начальником над теми, кто тоже это умеет. Я три года был главным редактором журнала «Русский Newsweek» и ушел оттуда потому, что закончился какой-то этап в моей жизни. Я ушел, чтобы заниматься книгами и делать фильмы. Вышел двухсерийный фильм «Птица Гоголь», в марте выпустим четырехсерийную ленту «Хребет России», а в апреле — двухсерийный «Зоркий Муромец». Делать такое при пятидневной работе в офисе — невозможно.

— За какой свой проект вы очень горды? Ну, чтобы прямо распирало?

— Ну, так уж и распирает — я бы не сказал. Обычно последнее, что ты делаешь, для тебя оказывается самым важным, но потом следующее дело эту важность отменяет. Для меня самым главным из телевизионных проектов был фильм «Птица Гоголь», который год назад был сделан к 200-летию писателя. Потому что там были решены какие-то задачи, которые мы впервые ставили перед собой. Да и не было у нас раньше такой активной компьютерной графики. Еще в такой теме: двигать площадями, улицами, складывать улицы Рима в профиль Гоголя, восстанавливать антураж гоголевской квартиры. Прежде мы такими приемами не пользовались, и это было очень интересно. Хотя и стало страшно трудной задачей в римскую жару, да еще при отключенном кондиционере.

— Вы не боитесь, что те телевизионные проекты со временем как-то могут забытьсяи не оставить своего следа?

— Я ничего не боюсь. И ни на какую вечность не рассчитываю, понимаете? Конечно, телевизионная мода меняется быстро, я сам старые выпуски «Намедни» видеть не могу и не хочу.

— Поэтому вы и стали творить в книжном формате?

— Книжка книжкой. Главное — мотивы. Они не были связаны с тем, устарел тот формат или не устарел. Ну и потом книжный формат, я думаю, стареет медленнее, чем телевизионный.

— На всех обложках «Намедни. Наша эра» вы изображены, улыбающимся с экрана телевизора, хотя многие события в книгах не самые веселые моменты истории...

— Это просто прием. Во-первых, поскольку проект идет от телеформата, то не худо было бы про это напомнить. Странно представить, что человек, никогда не видевший телепрограмму «Намедни», потратит деньги и купит книжку, написанную по ней. Во-вторых, мы искали некий атрибут, который был бы растянут по всей эпохе, и решили, что это телевизор, потому что для советского и постсоветского человека — это главное окошко в мир. Первый том — черно-белый телевизор «КВН», третий — советский цветной ящик «Радуга-716»: В четвертом томе у нас будет видеодвойка «Акай», а в пятом — очевидно, станет «плазма». Понимаете, это некоторая самоирония к себе.

— Сейчас история переписывается во многих постсоветских странах. Как вы к этому относитесь?

— А как к этому относиться? Ну, переписывается и переписывается. Как к этому ни относись, историю все равно будут переписывать. Я, в общем-то, не очень понимаю, как ее переписывать: Мое дело — предложить некую сумму разных событий, людей и явлений, из которых состоит история. Дальше из этого становится понятно: вот это трагично, это ужасно, а это мило, это нелепо, это смешно. Тут не может быть одного ответа, потому что есть масса причин. Могут быть разные взгляды, главное — предложить пищу для размышления, потому что это вызывает ностальгию, это все еще живо, все еще является частью некого жизненного опыта, с которым не могут расстаться люди.

— У вас есть очень хороший прием, когда вы появляетесь на экране с лидерами разных стран. А у кого из великих людей вы хотели бы взять интервью?

— Я, наверное, буду делать фильм с Би-би-си к 80-летию Горбачева. Отчасти это задачи, которые были поставлены в третьем томе «Намедни»: понять, откуда берется мысль о том, что нужно дать свободу народу, даже если ее вроде никто не просит? Как исторический деятель начал процесс, а он потом накрыл его самого? В общем, разбудил то лихо, которое не мог сам себе представить. Это очень интересная коллизия.

— Вам нравятся телепродукты, которые делают сейчас на НТВ?

— Мне неловко говорить о том, что там делают сейчас. Как это будет выглядеть? Вот меня нет, а они такое делают! Ну и на что это будет похоже?

— Из телепроектов типа «Звезды на льду» вы какой-нибудь смотрите?

— Ничего такого я не смотрю. Я фигурное катание и так-то не смотрел, а еще смотреть, как Бутман катается? Зачем?

— А вам поучаствовать предлагали?

— Нет, я не могу стоять на коньках. Так что если бы даже и предложили:

Сара САРБАЕВА, Алматы

Источник: Экспресс К